прости, заказчик, это было в 4 часа ночи.
браконьерский (пока что) перевод,
оригинал1741 слово в оригинале
Рука об руку.Казунари вовсе не страшно себе признаться: ему действительно нравятся руки Мидоримы. Задумайтесь над этим, серьезно задумайтесь – кто бы его в этом стал порицать? У Мидоримы поразительные руки. Руки художника. Руки музыканта. Когда они болтают на тренировке, и выясняется, что Мидорима играет на пианино, Казунари абсолютно не удивлен. Это вписывается в образ Мидоримы, и Казунари приберегает для себя эту пикантность. Мидорима за пианино – это прямая спина и свободные от бинтов пальцы поверх клавиш. И когда Казунари это увидит, он собирается насладиться зрелищем сполна.
У Мидоримы длинные руки, тонкие пальцы, они в идеальном соотношении с его ростом и в целом ухоженным видом. Как и в самом Мидориме, в этих пальцах скрыта сила и мощь, отточенные в бесчисленных часах безжалостных тренировок. Мидорима не выглядит так, будто бы способен забивать свои удивительные трехочковые снова и снова из любой точки корта, и этот факт – так же, как и накапливающиеся на табло очки – пугает их противников сильнее всего. Его руки пропорциональны, ладони широкие, но не слишком. Пальцы – идеальной длины для того, чтобы обхватить мяч, держать талисман или поправлять очки на носу.
читать дальше
Казунари любит смотреть на руки Мидоримы в действии, на гладкие изгибы костей, сухожилий и мышц под кожей. На форму костяшек, когда Мидорима держит мяч, на косточку на запястии, на дугу его пальцев, когда он делает бросок, и мяч рассекает корзину на другом конце корта. Он любит пальцы Мидоримы, бледные на фоне оранжевого мяча, любит идеальные овалы ногтей, светлые ухоженные ногтевые лунки, и любит, когда пальцы забинтованы на случай травм. На самом деле, он, наверное, любит эти аккуратно завязанные бинты сильнее всего. Они обрисовывают контуры пальцев и скрывают их вид, и так же, как, например, намек на обнаженную шею, это гораздо эротичнее обнаженного тела.
Мидорима не понимает ничего из всего этого, но печальная правда в том, что он не понимает множества вещей, которые для Казунари были очевидными еще до поступления в старшую школу, до прихода в одну команду, до того, как одеть одинаковые джерси вместе с одним из Поколения Чудес. Казунари предпочитает не слишком часто думать о том, что это значит, потому что это его только лишь злит, и он мало что может со всем этим поделать. Мидорима этого не понимает, но иногда, когда звезды принимают удачное положение, и он в хорошем настроении, ему хочется порадовать Казунари. И после того, как Казунари убедился, что для Мидоримы первый раз был так же хорош, как и для него, если не лучше, звезды все чаще и чаще стали выстраиваться так же благополучно для того, чтобы Мидорима хотел поддаться Казунари.
Больше всего Казунари нравится, когда он сидит между коленей Мидоримы на полу его спальни (родителей Мидоримы никогда не бывает дома; Казунари подозревает, что их попросту нет). Он берет Мидориму за руку и снимает слои повязок, чтобы обнажить кожу под ними. Поводы, по которым Мидорима разбинтовывается Казунари может сосчитать по пальцам одной руки: матчи, душ, ванная, маникюр и этот их с Казунари маленький секрет. Мидорима наблюдает за тем, как он разматывает каждый палец. За линзами очков у него темные глаза. Прикрытые.
Должен ли Казунари понимать, что это значит для Мидоримы, или нет, он точно не знает, так что он осторожно не обращает внимания на уже участившееся дыхание Мидоримы, дрожь и напряженность руки, которую он держит. Вместо этого он поднимает руку Мидоримы и целует ее, касается ртом костяшек – одну за другой, – и раскрывает губы лишь для того, чтобы Мидорима почувствовал самый кончик его языка, и чтобы в первый раз самому ощутить вкус кожи Мидоримы. Он ведет губами по пальцам, мягко обхватывает каждый от сустава до ногтя. Когда он переворачивает ладонь Мидоримы, ритм дыхания того снова меняется, он дышит глубже, а напряжение уходит из мышц его руки.
Казунари становится серьезнее.
Он целует внутреннюю сторону запястья, и накрывает ртом то место, где пульс быстро бьется под тонкой кожей. Он кончиком языка рисует на ней спираль, сначала по часовой стрелке, затем, для баланса, - против. Он следует за бледно-голубой линией вены, пока она не исчезает под плотью ладони, и он касается губами впадины в середине. Линия любви, линия ума, линия судьбы и линия жизни, правда, Мидорима – это довольно странно – не разбирается в хиромантии. Кожа на ладони Мидоримы загрубела там, где она соприкасалась с мячом во время тренировок и матчей. Губы Казунари останавливаются здесь; от ощущений у них обоих звенит в ушах.
Казунари ведет языком по всей длине указательного пальца, и впервые с тех пор, как он сел между коленей Мидоримы и взял его за руку, тот издает звук, похожий на шумный вдох. Казунари целует подушечки его пальцев, каждый по очереди. Каждый раз, когда он это делает, ему очень хочется прикусить их, но он сдерживает себя. Он прекрасно знает, что укусы встревожат Мидориму, а не возбудят. Вместо этого он касается языком подушечек его пальцев и наблюдает за тем, как веки Мидоримы тяжело подрагивают за стеклами очков, а его белые зубы прикусывают нижнюю губу. Когда Казунари обхватывает губами кончик указательного пальца и начинает сосать, Мидорима снова задушенно вдыхает.
Казунари посасывает нежно, языком проводя по пальцу, касаясь кожи на нем, он смотрит на Мидориму, вбирая в рот все глубже и глубже. Мидорима кусает губу до тех пор, пока она не бледнеет, свободной рукой со всей силы сжимает покрывало и стонет, когда Казунари берет в рот палец целиком и сосет. Он хмыкает, медленно вытаскивая палец изо рта, а затем снова вбирает в себя полностью, на этот раз и указательный, и средний пальцы. Мидорима вновь стонет. Ему в лицо бросается краска, и Казунари видит, как его член натягивает штаны. Он вновь хмыкает и охватывает губами безымянный. Сразу три пальца толкаются ему в рот и задевают его зубы, но оно того стоит, полностью того стоит - Мидорима окончательно стонет его имя и «пожалуйста», стонет, как молитву.
Пальцы выскальзывают изо рта Казунари, он снова целует их кончики, одновременно расстегивает ширинку Мидоримы и стягивает белье с члена. Мидориму все это возбуждает так же, как и Казунари, и его член под пальцами Казунари твердый, скользкий и сочится смазкой даже до того, как Казунари наклоняется, обхватывает губами головку и начинает ласкать член языком. Он медленно проводит языком вдоль мягкой и горячей кожи, и нежно сосет, пока Мидорима над ним задыхается от ощущений, вдыхает глубоко, так, словно он бежит спринт. Казунари отсасывает мягко, и Мидорима снова стонет и зарывается пальцами ему в волосы, чтобы схватить за голову и держать, пока его бедра двигаются вперед.
Казунари знает и изгиб пальцев Мидоримы вокруг его головы, и силу, с которой его руки давят вниз. Так же эти пальцы изгибаются вокруг мяча, Казунари видел это тысячи раз. Он стонет, когда член Мидоримы скользит между его губ и над языком, стонет, когда Мидорима его держит и трахает в рот. Медленное покачивание бедер повторяет движение, с которыми его пальцы входили и выходили изо рта Казунари. Казунари кончает лишь от этого, его член пульсирует в штанах, жар пробивает его насквозь, и все это – без единого прикосновения к себе. Он охает вокруг Мидоримы, он ничего не может сделать, пока его так держат. Обнаженные пальцы Мидоримы охватывают его голову, а его член тяжело лежит на языке Казунари. Глаза Мидоримы распахиваются на миг, а затем он зажмуривается и наполняет рот Казунари спермой. От этого Казунари прошибает новая волна тепла, и он смотрит, как Мидорима дрожит от наслаждения, открытый и беззащитный, чем когда-либо. Он не выпускает член Мидоримы изо рта до тех пор, пока тот не опирается на нетвердую руку и пропускает волосы Казунари сквозь пальцы. И он прислоняется щекой к колену Мидоримы, собираясь остаться так до тех пор, пока ему позволят.
Казунари уверен, что с каждый разом Мидорима будет оставаться с ним подольше, и это знание – все, что ему нужно, чтобы держаться дальше.