18.03.2012 в 11:54
Пишет Zen Zen:U Got Game: фик U-17
Название: Необыкновенные приключения американца в лагере U-17
Автор: Zen Zen
Бета: Zen Zen
Тема задания: фик "U-17"
Персонажи: Лилиадент Кураудза и лагерь
Жанр: стеб
Рейтинг: G
Краткое содержание: «Странно, до какой степени наши пищеварительные органы властвуют над нашим рассудком». Джером К. Джером
Комментарий: Национальность Лилиадента Кураудза-Краузера пока неизвестна, поэтому автор сделал его американцем.
Я стоял в холле у лестницы, ведущей на второй этаж, и думал о жизни, когда ко мне подошел некий господин в очках и предложил свою помощь.
- Достопочтимый сэр, - сказал он на хорошем английском. - Я вижу, что вы находитесь в затруднении. Могу ли я чем-либо помочь?
Я ответил ему, что да, я действительно нахожусь в затруднении, и что у меня внезапное обострение странной болезни, которая преследовала меня с детства. Видите ли, порой на меня нападает неудержимая тяга к чтению, и я не могу заснуть, не прочитав предварительно страницу-другую печатного текста. Я пробовал избавиться от пагубного пристрастия самыми различными методами, мои родители обращались ко всем, от именитых врачей до уличных шарлатанов, но даже сет старого доброго тенниса не мог излечить меня. А сейчас мы находились в лагере, славном своими достижениями на ниве спорта, но никак не коллекцией английской литературы, и мне негде было утолить мою жажду. Всю ночь я не спал, а утром страдал отсутствием аппетита.
Все это я изложил моему благодетелю, посетовав, что, к сожалению, не могу вспомнить его имени, хотя мы, несомненно, встречались раньше. Вы же понимаете, для иностранца все японцы выглядят на одно лицо. Последнего я ему, конечно, не сказал.
- О, - сказал этот достойный человек. - Оба ваши затруднения разрешить необыкновенно легко. Меня зовут Ягю Хироси. Позвольте считать себя вашим покорным слугой.
- Лилиадент Кураудза, - представился в свою очередь я. Я полагал, ему известно мое имя, но в Японии вежливость никогда не бывает лишней. – Вы оказываете мне большую честь.
- Что же касается второй вашей проблемы, смею заметить, что многие из нас, теннисистов, любят читать. Вне всякого сомнения, это недомогание как-то связано с нашим общим спортивным увлечением. Кто-нибудь в лагере, конечно же, одолжит вам свою книгу. Например, если вас интересует медицина, я порекомендовал бы заглянуть в двести первую комнату, у господина Сираиси неплохие справочники по ядовитым растениям. В той же комнате вам могут одолжить сборники французской и японской поэзии.
Я ответил, что поэзия неизменно навевает на меня скуку, и более всего - французская и немецкая, а вот ботанические изыскания весьма меня привлекают, особенно если попадаются издания с цветными картинками.
- В таком случае, - решил господин Ягю, - в двести вторую вам тоже не надо. Китайские антологии господина Янаги могут оказать печальное воздействие на разум неподготовленного читателя. А вот в двести двенадцатой у господина Оситари большая подборка новелл сентиментального содержания, истинное отдохновение для ума.
- Прошу прощения? - переспросил я, не уверенный, что правильно расслышал. Господин Ягю говорил почти без акцента, но вдруг он имел в виду нечто другое. – Вы сказали…
- Любовные романы, - пояснил господин Ягю, тонко уловив мое замешательство.
- О, - сказал я, не зная толком, что на это ответить. – О.
Господин Ягю тем временем продолжил:
- Покидая лагерь, господин Тэдзука оставил нам полное собрание сочинений Джеймса Чейза на языке оригинала. Но, к сожалению, оно было размещено в бывшей двести четырнадцатой. Я бы настоятельно рекомендовал вам не ходить туда. Многие же молодые члены нашего спортивного братства привезли с собой комиксы невысокого пошиба. Они были бы полезны вам для дальнейшего изучения японского языка, но я не сомневаюсь, - тут господин Ягю поправил очки, - что вы, скорее, выберете для себя произведение, развивающее разум и душу, нежели потакающее низменным инстинктам.
Господин Ягю был добр ко мне, и я не хотел его расстраивать, поэтому поспешил с ним согласиться и сказал, что попрошу ботаническую энциклопедию у господина Сираиси. Он одобрительно кивнул и заявил, что проводит меня, на тот случай, если меня вдруг постигнет неудача в поисках комнаты номер двести один. Я принял его предложение с благодарностью, потому что меня немного смущала мысль идти туда в одиночку. В той комнате обитали веселые, улыбчивые люди, но я замечал, что многие избегают проходить под их окнами.
Мы поднялись по лестнице на второй этаж и сразу же окунулись в мир музыки: господа с юга Японии, живущие впятером в одной комнате, пели грустные окинавские песни. Мне доводилось слушать сольные исполнения в лагерных душевых по утрам – поверьте, ничто не выдержит сравнения с ними по степени проникновенности и душевности исполнения. А уж хоровое пение производило поистине незабываемый эффект.
Чуть дальше по коридору в чужие двери колотил господин Атобэ.
Следует сказать, что господин Атобэ был в лагере фигурой заметной. Он держал себя с таким царственным высокомерием, а его английский нес такой явственный отпечаток британского акцента, что во мне просыпались неудержимые чувства истинного республиканца, и страшно хотелось устроить ему хотя бы Бостонское чаепитие или же ночь Гая Фокса. И я инстинктивно знал, что многие разделяют мои чувства.
Но я отвлекся.
– Нио! – воскликнул господин Атобэ, испепеляя взглядом дверь, и добавил фразу, которую я распознал как «Выходи, подлый трус». Наверное, в тот период своего пребывания в лагере я еще не очень хорошо понимал по-японски. – Есть разговор.
- И вовсе незачем так орать, - недовольно сказал господин Ягю, выступая вперед. – Я и так тебя прекрасно слышу. Прощу прощения, господин Кураудза, вынужден вас покинуть.
Оба прошли в комнату под номером 214 и закрыли за собой двери.
Меня немного удивило, почему господин Ягю счел для себя возможным отозваться на имя Нио, но ведь я так мало знал о нем и об японских обычаях. Возможно, это его прозвище. Поэтому я решил не задумываться над происшествием и пошел дальше по коридору - комната господина Сираиси находилась в самом его конце. Больше ничего неожиданного на протяжении этого пути мне не встретилось.
- Да, конечно, - ответил господин Сираиси на мою просьбу. – С удовольствием. Приятно видеть в молодежи тягу к знаниям. Подожди минуту, сейчас вынесу.
Он скрылся в глубине комнаты, и вдруг там что-то глухо стукнуло, и послышался страшный крик, доносящийся как будто снаружи здания.
- Бедный мой кактус, - печально сказал кто-то. – Уже который раз подряд.
- Твои кактусы всегда приземляются на четыре лапы, - ответил ему другой человек. – В отличие от тех, на кого они падают. Тебе обязательно было выбирать суккуленты столь колючие?
- Нужно же им как-то защищаться, - возразил первый, – от дурных людей, ходящих внизу. Мои питомцы еще никогда не ужалили хорошего человека.
Я с большим интересом прислушивался к беседе, когда передо мной возник запыхавшийся господин Сираиси.
– Вот-вот, - быстро сказал он, вручая мне книгу. – У нас тут небольшая проблема, извини. Держи, наслаждайся.
Дверь захлопнулась прежде, чем я успел задать вопрос, что там происходит. При иных обстоятельствах я бы постарался разузнать, в чем дело, но сейчас я наконец-то держал в руках печатное издание и был полон желания найти укромный уголок и без помех предаться чтению. Это побуждение просто не оставляло места ничему другому.
К счастью, лагерь, в котором я имел честь находиться, был богат теннисным оборудованием и природой. В тихих, уединенных местах в нем тоже не было недостатка, я обнаружил массу их еще в первый день пребывания.
Быстрым шагом я направился к одному из них, чтобы обнаружить, что оно уже занято.
Под моей любимой сосной стоял, прислонясь к стволу, Этидзэн, но был он почему-то выше меня ростом и с апельсином. Только утром я видел его, и он был вполне нормального для себя размера.
- Ты Этидзэн? - спросил я на всякий случай.
- Этидзэн, - согласился он и откусил здоровенный кусок от апельсина, прямо с кожурой.
- А почему ты… ну… - красноречиво сказал я, обрисовывая в воздухе его фигуру, - ну, ты понимаешь.
– А, это, - догадался Этидзэн, оглядев себя.
Мы помолчали.
- Я думаю, - сказал Этидзэн через некоторое время, - все от того, что я неправильно питаюсь. - С этими словами он печально посмотрел на недогрызенный остаток апельсина и проглотил его.
Я понимал его всем сердцем. Если человек питается только кожурой от апельсинов, можно простить ему некоторую неустойчивость в росте.
Мы снова немного помолчали, потом Этидзэн сказал, что сходит найдет себе еще апельсинов и пошел по направлению к главным зданиям. Меня так впечатлила его несчастная судьба, что я еще долго с сочувствием размышлял о ней и вспомнил о своей книге только через полчаса.
Стремясь растянуть удовольствие, для начала я задумался над мыслью, зачем в тренировочном лагере может понадобиться справочник по ядам. Я сомневался, что в план воспитания в нас спортивной культуры входит применение веществ, вредных для здоровья. Но при всем том, некоторые методы, используемые тренерским составом, были весьма спорными с этической точки зрения, так что я не знал, что думать. Однако господин Сираиси являлся капитаном знаменитой в стране команды, возможно, ему было известно нечто, неведомое остальным. И раз он привез в лагерь подобную книгу, значит, хотел быть готовым к самому страшному. Я восхитился его предусмотрительностью.
Стоит сказать, что с младых лет я был подвержен разнообразным недугам и напастям. Подтверждением тому служит моя тяга к чтению, а уж за литературных героев я переживаю почти как за себя, так велика сила печатного слова. Если герой читаемой мной книги болен чахоткой, я страдаю вместе с ним. В одном произведении мне встретился человек с неудержимым отвращением к труду, и я чувствовал себя разбитым в течение целой недели. По этой же причине я никогда не читаю газет, особенно до еды.
Я забыл, как называется первое растение, признаки отравления которым обнаружил у себя – это был страшный яд, не сомневайтесь, – но прочитав уже первые несколько строчек, я был уверен – я тяжко болен и скоро умру. Мне стало очень жаль себя, но я собрался с силами и принялся читать дальше. Сразу же я обнаружил у себя симптомы недомогания, вызванные отравлением аконитом, а коноплей я травился, похоже, с детства. Я ел белену, плющ и ландыши. Я страдал от судорог, головокружения, меланхолии, галлюцинаций и рези в желудке. Я прочитал о многих других страшных симптомах, которые не смог понять, но не сомневался, что у меня есть и они. У меня не было только воспаления коленной чашечки, но я полагал, что со здешним режимом оно меня не минует.
С тяжелым сердцем я листал книгу, находя все новые и новые признаки моей скорой гибели, пока не дошел, наконец, до конца.
Они были так прекрасны, эти растения, отнимающие у меня жизнь. Я по-новому взглянул на окружающий меня мир, словно увидел его в первый раз, и мне показалось, что на закате дней я сумел проникнуться духом японской культуры. Всегда надо быть готовым к тому, что судья крикнет «Гейм и сет!» и объявит конец игры.
В лагере нас очевидно травили. Я не пошел на обед. Я лежал, смотрел на бегущие облака и думал о смерти.
Справочник навевал на меня какое-то ипохондрическое настроение, поэтому я решил вернуть его и направился к спальному корпусу, вспоминая по дороге самые вежливые из известных мне выражений признательности.
Господа с Окинавы пели на этот раз веселую песню, перемежаемую энергичными возгласами и притоптываниями по полу. Я поразился яркому контрасту между этой оптимистической мелодией и моим тоскливым настроем. В нем я видел неброскую гармонию несочетаемого.
Я наслаждался тонкостью своих чувств, обостренных близкой кончиной, когда увидел, как по коридору навстречу мне беззвучно идет большая черная кепка. Такая была одна на весь лагерь. Однако же, на этот раз она плыла ближе к полу, чем мне помнилось. Я поразился, неужели господин Санада так усох за один день? Но если подумать, удивляться было нечему. От места, где травят подопечных, можно ожидать что угодно.
Я наклонился, притворившись, будто проверяю состояние своей обуви, и попробовал увидеть лицо человека под кепкой, но он был такой низенький, а козырек давал такую густую тень, что у меня ничего не вышло. Это точно не мог быть Этидзэн, Этидзэна я недавно видел с апельсином. По росту подходил Тояма, но, судя по моему опыту, Тояма не признавал головных уборов. Он как-то хвастался, что ездил на Хоккайдо в разгар зимы, ни разу не надел там шапки и не схватил даже насморка. У Тоямы железное здоровье. Вот его не взял бы никакой яд. Если мы все умрем, Тояма выживет.
Так что это мог быть только господин Санада.
Если бы у меня до этого были сомнения в том, что я нахожусь под воздействием ядовитых веществ, то теперь они бы испарились окончательно.
Человек в черной кепке молча прошел мимо, оставив меня в расстроенных чувствах. Но я твердо помнил, что мне надо вернуть книгу, и возобновил свой путь.
На неоднократный стук в дверь двести первой комнаты никто мне не ответил. Тогда я повернул ручку, и она поддалась под моей рукой. Я понимал, что заходить в спальню в отсутствие хозяев не приличествует вежливому человеку, но стремление избавиться от книги пересилило воспитание.
В комнате было светло, пусто и очень аккуратно. Ветер залетал в открытое окно, на подоконнике которого стоял, колыхался и тянул ко мне листья аконит. Я только что видел его на цветной иллюстрации и узнал с первого взгляда.
Могло ли существовать лучшее подтверждение моим подозрениям об отравлении? Здешним тюремщикам даже не нужно было далеко ходить за ядами.
Книга выпала из моих ослабевших рук, и я вылетел из страшной светлой комнаты и остановился, только пробежав полкоридора.
Нервическое напряжение, охватившее меня, становилось непереносимым. К черту господина Ягю и его мнение обо мне, решил я. Что мне сейчас нужно, так это чтиво примитивное и непритязательное и на родном языке. Я вспомнил про детективы Чейза и поднял голову, чтобы осмотреться. И понял, что меня вела сама судьба, когда увидел, что стою прямо у перечеркнутого номера двести четырнадцать.
Несмело, я приблизился к двери и постучал, готовый в любой момент сорваться с места. Некоторое время внутри царило молчание, потом послышались тяжелые шаги нескольких пар ног, и дверь открылась.
С ужасом я увидел, как на меня надвигаются два одинаковых господина Ягю с очень укоризненными выражениями лиц. Я плохо помню, что происходило потом, но мне кажется, я потерял сознание.
Когда я открыл глаза, то обнаружил, что лежу на кровати в нашей комнате, в окружении нескольких смутно знакомых мне человек.
– Недостаток сна и перенапряжение мозга вызвало общее ослабление нервной системы, - заявил один из них, носящий толстые квадратные очки в черной оправе. – Ты согласен со мной, Профессор?
– Полностью, Доктор, - согласился второй. – Своевременный прием пищи и отсутствие необходимости думать моментально поставят его на ноги.
По всей видимости, надо мной собрался целый медицинский консилиум.
– Доктор, - спросил я, с трудом приподнимаясь. – Я выживу?
- С высокой долей вероятности, - заверили меня. – А с целью общего укрепления здоровья, подорванного стрессами, я могу предложить вам свой новый, модифицированный овощной сок с улучшенной формулой и биодобавками.
Я уже открыл рот, чтобы согласиться, когда увидел, что господин Ягю за спиной доктора чуть приметно качает головой. Я помнил, что произошло, когда я в последний раз пренебрег его предостережениями.
– Вы очень любезны, – сказал я вместо этого. – Но для начала я, пожалуй, ограничусь традиционными методами лечения.
Доктор выглядел разочарованным, но коллега быстро утешил его, сказав, что у них и так целый лагерь подопытных кроликов, из чего я сделал вывод, что верно поступил, последовав на этот раз совету господина Ягю, и поклялся себе, что впредь буду слушаться его неукоснительно.
Вскоре я уже сидел за столом в лагерном ресторане и вкушал простые, но питательные блюда: рябчиков в сметанном соусе, рагу из форели а-ля натюрель и ананасовый пудинг.
Вы замечали, как сильно принимаемая нами пища влияет на наше настроение? Выпив утренний кофе, мы, обновленные, стремимся к свершениям. После жареного мяса, здесь называемого якинику, нас, умиротворенных, тянет прилечь на пол и отдохнуть. Бананы и конфеты вселяют в нас свежие силы, а «Понта» - равнодушие и пренебрежение устоями.
Вот и я, насытившись, удовлетворенно вздохнул, отложил столовые приборы и позволил себе бросить благосклонный взгляд на окружающих.
Я увидел, что неподалеку от меня сидит Этидзэн, на этот раз нормального размера, и пьет молоко, а на столе рядом с ним лежит черная кепка.
Я видел, как в ресторан пришел хмурый господин Санада, вертя в руках белую кепку. Видел, как он подошел к Этидзэну, нахлобучил белую кепку на него и взял свою, как я теперь понимал, черную, лежащую на столе. При этом оба не обменялись ни словом.
Я видел, как из дверного проема, ведущего на кухню, вышел второй, высокий Этидзэн, небрежно подкидывая в руке один апельсин. Остальные покоились в ящике, который он нес под мышкой. Он кивнул мне как старому знакомому и предложил взять штучку. Я был уже сыт, но принял апельсин с благодарностью, решив отложить его на черный день.
Я с полным благодушием наблюдал, как два господина Ягю втолковывают что-то господину Атобэ, и чувствовал себя добрым, тактичным и всепрощающим. Готовым нести свой могильный крест до конца.
Я жалел лишь о том, что потерял столько времени понапрасну, не совершив священный акт приема пищи с самого начала. От скольких неприятностей и излишних треволнений меня бы это избавило.
Воистину все беды на свете происходят из-за того, что люди не завтракают!
И совсем немного от чтения.
URL записиНазвание: Необыкновенные приключения американца в лагере U-17
Автор: Zen Zen
Бета: Zen Zen
Тема задания: фик "U-17"
Персонажи: Лилиадент Кураудза и лагерь
Жанр: стеб
Рейтинг: G
Краткое содержание: «Странно, до какой степени наши пищеварительные органы властвуют над нашим рассудком». Джером К. Джером
Комментарий: Национальность Лилиадента Кураудза-Краузера пока неизвестна, поэтому автор сделал его американцем.
Я стоял в холле у лестницы, ведущей на второй этаж, и думал о жизни, когда ко мне подошел некий господин в очках и предложил свою помощь.
- Достопочтимый сэр, - сказал он на хорошем английском. - Я вижу, что вы находитесь в затруднении. Могу ли я чем-либо помочь?
Я ответил ему, что да, я действительно нахожусь в затруднении, и что у меня внезапное обострение странной болезни, которая преследовала меня с детства. Видите ли, порой на меня нападает неудержимая тяга к чтению, и я не могу заснуть, не прочитав предварительно страницу-другую печатного текста. Я пробовал избавиться от пагубного пристрастия самыми различными методами, мои родители обращались ко всем, от именитых врачей до уличных шарлатанов, но даже сет старого доброго тенниса не мог излечить меня. А сейчас мы находились в лагере, славном своими достижениями на ниве спорта, но никак не коллекцией английской литературы, и мне негде было утолить мою жажду. Всю ночь я не спал, а утром страдал отсутствием аппетита.
Все это я изложил моему благодетелю, посетовав, что, к сожалению, не могу вспомнить его имени, хотя мы, несомненно, встречались раньше. Вы же понимаете, для иностранца все японцы выглядят на одно лицо. Последнего я ему, конечно, не сказал.
- О, - сказал этот достойный человек. - Оба ваши затруднения разрешить необыкновенно легко. Меня зовут Ягю Хироси. Позвольте считать себя вашим покорным слугой.
- Лилиадент Кураудза, - представился в свою очередь я. Я полагал, ему известно мое имя, но в Японии вежливость никогда не бывает лишней. – Вы оказываете мне большую честь.
- Что же касается второй вашей проблемы, смею заметить, что многие из нас, теннисистов, любят читать. Вне всякого сомнения, это недомогание как-то связано с нашим общим спортивным увлечением. Кто-нибудь в лагере, конечно же, одолжит вам свою книгу. Например, если вас интересует медицина, я порекомендовал бы заглянуть в двести первую комнату, у господина Сираиси неплохие справочники по ядовитым растениям. В той же комнате вам могут одолжить сборники французской и японской поэзии.
Я ответил, что поэзия неизменно навевает на меня скуку, и более всего - французская и немецкая, а вот ботанические изыскания весьма меня привлекают, особенно если попадаются издания с цветными картинками.
- В таком случае, - решил господин Ягю, - в двести вторую вам тоже не надо. Китайские антологии господина Янаги могут оказать печальное воздействие на разум неподготовленного читателя. А вот в двести двенадцатой у господина Оситари большая подборка новелл сентиментального содержания, истинное отдохновение для ума.
- Прошу прощения? - переспросил я, не уверенный, что правильно расслышал. Господин Ягю говорил почти без акцента, но вдруг он имел в виду нечто другое. – Вы сказали…
- Любовные романы, - пояснил господин Ягю, тонко уловив мое замешательство.
- О, - сказал я, не зная толком, что на это ответить. – О.
Господин Ягю тем временем продолжил:
- Покидая лагерь, господин Тэдзука оставил нам полное собрание сочинений Джеймса Чейза на языке оригинала. Но, к сожалению, оно было размещено в бывшей двести четырнадцатой. Я бы настоятельно рекомендовал вам не ходить туда. Многие же молодые члены нашего спортивного братства привезли с собой комиксы невысокого пошиба. Они были бы полезны вам для дальнейшего изучения японского языка, но я не сомневаюсь, - тут господин Ягю поправил очки, - что вы, скорее, выберете для себя произведение, развивающее разум и душу, нежели потакающее низменным инстинктам.
Господин Ягю был добр ко мне, и я не хотел его расстраивать, поэтому поспешил с ним согласиться и сказал, что попрошу ботаническую энциклопедию у господина Сираиси. Он одобрительно кивнул и заявил, что проводит меня, на тот случай, если меня вдруг постигнет неудача в поисках комнаты номер двести один. Я принял его предложение с благодарностью, потому что меня немного смущала мысль идти туда в одиночку. В той комнате обитали веселые, улыбчивые люди, но я замечал, что многие избегают проходить под их окнами.
Мы поднялись по лестнице на второй этаж и сразу же окунулись в мир музыки: господа с юга Японии, живущие впятером в одной комнате, пели грустные окинавские песни. Мне доводилось слушать сольные исполнения в лагерных душевых по утрам – поверьте, ничто не выдержит сравнения с ними по степени проникновенности и душевности исполнения. А уж хоровое пение производило поистине незабываемый эффект.
Чуть дальше по коридору в чужие двери колотил господин Атобэ.
Следует сказать, что господин Атобэ был в лагере фигурой заметной. Он держал себя с таким царственным высокомерием, а его английский нес такой явственный отпечаток британского акцента, что во мне просыпались неудержимые чувства истинного республиканца, и страшно хотелось устроить ему хотя бы Бостонское чаепитие или же ночь Гая Фокса. И я инстинктивно знал, что многие разделяют мои чувства.
Но я отвлекся.
– Нио! – воскликнул господин Атобэ, испепеляя взглядом дверь, и добавил фразу, которую я распознал как «Выходи, подлый трус». Наверное, в тот период своего пребывания в лагере я еще не очень хорошо понимал по-японски. – Есть разговор.
- И вовсе незачем так орать, - недовольно сказал господин Ягю, выступая вперед. – Я и так тебя прекрасно слышу. Прощу прощения, господин Кураудза, вынужден вас покинуть.
Оба прошли в комнату под номером 214 и закрыли за собой двери.
Меня немного удивило, почему господин Ягю счел для себя возможным отозваться на имя Нио, но ведь я так мало знал о нем и об японских обычаях. Возможно, это его прозвище. Поэтому я решил не задумываться над происшествием и пошел дальше по коридору - комната господина Сираиси находилась в самом его конце. Больше ничего неожиданного на протяжении этого пути мне не встретилось.
- Да, конечно, - ответил господин Сираиси на мою просьбу. – С удовольствием. Приятно видеть в молодежи тягу к знаниям. Подожди минуту, сейчас вынесу.
Он скрылся в глубине комнаты, и вдруг там что-то глухо стукнуло, и послышался страшный крик, доносящийся как будто снаружи здания.
- Бедный мой кактус, - печально сказал кто-то. – Уже который раз подряд.
- Твои кактусы всегда приземляются на четыре лапы, - ответил ему другой человек. – В отличие от тех, на кого они падают. Тебе обязательно было выбирать суккуленты столь колючие?
- Нужно же им как-то защищаться, - возразил первый, – от дурных людей, ходящих внизу. Мои питомцы еще никогда не ужалили хорошего человека.
Я с большим интересом прислушивался к беседе, когда передо мной возник запыхавшийся господин Сираиси.
– Вот-вот, - быстро сказал он, вручая мне книгу. – У нас тут небольшая проблема, извини. Держи, наслаждайся.
Дверь захлопнулась прежде, чем я успел задать вопрос, что там происходит. При иных обстоятельствах я бы постарался разузнать, в чем дело, но сейчас я наконец-то держал в руках печатное издание и был полон желания найти укромный уголок и без помех предаться чтению. Это побуждение просто не оставляло места ничему другому.
К счастью, лагерь, в котором я имел честь находиться, был богат теннисным оборудованием и природой. В тихих, уединенных местах в нем тоже не было недостатка, я обнаружил массу их еще в первый день пребывания.
Быстрым шагом я направился к одному из них, чтобы обнаружить, что оно уже занято.
Под моей любимой сосной стоял, прислонясь к стволу, Этидзэн, но был он почему-то выше меня ростом и с апельсином. Только утром я видел его, и он был вполне нормального для себя размера.
- Ты Этидзэн? - спросил я на всякий случай.
- Этидзэн, - согласился он и откусил здоровенный кусок от апельсина, прямо с кожурой.
- А почему ты… ну… - красноречиво сказал я, обрисовывая в воздухе его фигуру, - ну, ты понимаешь.
– А, это, - догадался Этидзэн, оглядев себя.
Мы помолчали.
- Я думаю, - сказал Этидзэн через некоторое время, - все от того, что я неправильно питаюсь. - С этими словами он печально посмотрел на недогрызенный остаток апельсина и проглотил его.
Я понимал его всем сердцем. Если человек питается только кожурой от апельсинов, можно простить ему некоторую неустойчивость в росте.
Мы снова немного помолчали, потом Этидзэн сказал, что сходит найдет себе еще апельсинов и пошел по направлению к главным зданиям. Меня так впечатлила его несчастная судьба, что я еще долго с сочувствием размышлял о ней и вспомнил о своей книге только через полчаса.
Стремясь растянуть удовольствие, для начала я задумался над мыслью, зачем в тренировочном лагере может понадобиться справочник по ядам. Я сомневался, что в план воспитания в нас спортивной культуры входит применение веществ, вредных для здоровья. Но при всем том, некоторые методы, используемые тренерским составом, были весьма спорными с этической точки зрения, так что я не знал, что думать. Однако господин Сираиси являлся капитаном знаменитой в стране команды, возможно, ему было известно нечто, неведомое остальным. И раз он привез в лагерь подобную книгу, значит, хотел быть готовым к самому страшному. Я восхитился его предусмотрительностью.
Стоит сказать, что с младых лет я был подвержен разнообразным недугам и напастям. Подтверждением тому служит моя тяга к чтению, а уж за литературных героев я переживаю почти как за себя, так велика сила печатного слова. Если герой читаемой мной книги болен чахоткой, я страдаю вместе с ним. В одном произведении мне встретился человек с неудержимым отвращением к труду, и я чувствовал себя разбитым в течение целой недели. По этой же причине я никогда не читаю газет, особенно до еды.
Я забыл, как называется первое растение, признаки отравления которым обнаружил у себя – это был страшный яд, не сомневайтесь, – но прочитав уже первые несколько строчек, я был уверен – я тяжко болен и скоро умру. Мне стало очень жаль себя, но я собрался с силами и принялся читать дальше. Сразу же я обнаружил у себя симптомы недомогания, вызванные отравлением аконитом, а коноплей я травился, похоже, с детства. Я ел белену, плющ и ландыши. Я страдал от судорог, головокружения, меланхолии, галлюцинаций и рези в желудке. Я прочитал о многих других страшных симптомах, которые не смог понять, но не сомневался, что у меня есть и они. У меня не было только воспаления коленной чашечки, но я полагал, что со здешним режимом оно меня не минует.
С тяжелым сердцем я листал книгу, находя все новые и новые признаки моей скорой гибели, пока не дошел, наконец, до конца.
Они были так прекрасны, эти растения, отнимающие у меня жизнь. Я по-новому взглянул на окружающий меня мир, словно увидел его в первый раз, и мне показалось, что на закате дней я сумел проникнуться духом японской культуры. Всегда надо быть готовым к тому, что судья крикнет «Гейм и сет!» и объявит конец игры.
В лагере нас очевидно травили. Я не пошел на обед. Я лежал, смотрел на бегущие облака и думал о смерти.
Справочник навевал на меня какое-то ипохондрическое настроение, поэтому я решил вернуть его и направился к спальному корпусу, вспоминая по дороге самые вежливые из известных мне выражений признательности.
Господа с Окинавы пели на этот раз веселую песню, перемежаемую энергичными возгласами и притоптываниями по полу. Я поразился яркому контрасту между этой оптимистической мелодией и моим тоскливым настроем. В нем я видел неброскую гармонию несочетаемого.
Я наслаждался тонкостью своих чувств, обостренных близкой кончиной, когда увидел, как по коридору навстречу мне беззвучно идет большая черная кепка. Такая была одна на весь лагерь. Однако же, на этот раз она плыла ближе к полу, чем мне помнилось. Я поразился, неужели господин Санада так усох за один день? Но если подумать, удивляться было нечему. От места, где травят подопечных, можно ожидать что угодно.
Я наклонился, притворившись, будто проверяю состояние своей обуви, и попробовал увидеть лицо человека под кепкой, но он был такой низенький, а козырек давал такую густую тень, что у меня ничего не вышло. Это точно не мог быть Этидзэн, Этидзэна я недавно видел с апельсином. По росту подходил Тояма, но, судя по моему опыту, Тояма не признавал головных уборов. Он как-то хвастался, что ездил на Хоккайдо в разгар зимы, ни разу не надел там шапки и не схватил даже насморка. У Тоямы железное здоровье. Вот его не взял бы никакой яд. Если мы все умрем, Тояма выживет.
Так что это мог быть только господин Санада.
Если бы у меня до этого были сомнения в том, что я нахожусь под воздействием ядовитых веществ, то теперь они бы испарились окончательно.
Человек в черной кепке молча прошел мимо, оставив меня в расстроенных чувствах. Но я твердо помнил, что мне надо вернуть книгу, и возобновил свой путь.
На неоднократный стук в дверь двести первой комнаты никто мне не ответил. Тогда я повернул ручку, и она поддалась под моей рукой. Я понимал, что заходить в спальню в отсутствие хозяев не приличествует вежливому человеку, но стремление избавиться от книги пересилило воспитание.
В комнате было светло, пусто и очень аккуратно. Ветер залетал в открытое окно, на подоконнике которого стоял, колыхался и тянул ко мне листья аконит. Я только что видел его на цветной иллюстрации и узнал с первого взгляда.
Могло ли существовать лучшее подтверждение моим подозрениям об отравлении? Здешним тюремщикам даже не нужно было далеко ходить за ядами.
Книга выпала из моих ослабевших рук, и я вылетел из страшной светлой комнаты и остановился, только пробежав полкоридора.
Нервическое напряжение, охватившее меня, становилось непереносимым. К черту господина Ягю и его мнение обо мне, решил я. Что мне сейчас нужно, так это чтиво примитивное и непритязательное и на родном языке. Я вспомнил про детективы Чейза и поднял голову, чтобы осмотреться. И понял, что меня вела сама судьба, когда увидел, что стою прямо у перечеркнутого номера двести четырнадцать.
Несмело, я приблизился к двери и постучал, готовый в любой момент сорваться с места. Некоторое время внутри царило молчание, потом послышались тяжелые шаги нескольких пар ног, и дверь открылась.
С ужасом я увидел, как на меня надвигаются два одинаковых господина Ягю с очень укоризненными выражениями лиц. Я плохо помню, что происходило потом, но мне кажется, я потерял сознание.
Когда я открыл глаза, то обнаружил, что лежу на кровати в нашей комнате, в окружении нескольких смутно знакомых мне человек.
– Недостаток сна и перенапряжение мозга вызвало общее ослабление нервной системы, - заявил один из них, носящий толстые квадратные очки в черной оправе. – Ты согласен со мной, Профессор?
– Полностью, Доктор, - согласился второй. – Своевременный прием пищи и отсутствие необходимости думать моментально поставят его на ноги.
По всей видимости, надо мной собрался целый медицинский консилиум.
– Доктор, - спросил я, с трудом приподнимаясь. – Я выживу?
- С высокой долей вероятности, - заверили меня. – А с целью общего укрепления здоровья, подорванного стрессами, я могу предложить вам свой новый, модифицированный овощной сок с улучшенной формулой и биодобавками.
Я уже открыл рот, чтобы согласиться, когда увидел, что господин Ягю за спиной доктора чуть приметно качает головой. Я помнил, что произошло, когда я в последний раз пренебрег его предостережениями.
– Вы очень любезны, – сказал я вместо этого. – Но для начала я, пожалуй, ограничусь традиционными методами лечения.
Доктор выглядел разочарованным, но коллега быстро утешил его, сказав, что у них и так целый лагерь подопытных кроликов, из чего я сделал вывод, что верно поступил, последовав на этот раз совету господина Ягю, и поклялся себе, что впредь буду слушаться его неукоснительно.
Вскоре я уже сидел за столом в лагерном ресторане и вкушал простые, но питательные блюда: рябчиков в сметанном соусе, рагу из форели а-ля натюрель и ананасовый пудинг.
Вы замечали, как сильно принимаемая нами пища влияет на наше настроение? Выпив утренний кофе, мы, обновленные, стремимся к свершениям. После жареного мяса, здесь называемого якинику, нас, умиротворенных, тянет прилечь на пол и отдохнуть. Бананы и конфеты вселяют в нас свежие силы, а «Понта» - равнодушие и пренебрежение устоями.
Вот и я, насытившись, удовлетворенно вздохнул, отложил столовые приборы и позволил себе бросить благосклонный взгляд на окружающих.
Я увидел, что неподалеку от меня сидит Этидзэн, на этот раз нормального размера, и пьет молоко, а на столе рядом с ним лежит черная кепка.
Я видел, как в ресторан пришел хмурый господин Санада, вертя в руках белую кепку. Видел, как он подошел к Этидзэну, нахлобучил белую кепку на него и взял свою, как я теперь понимал, черную, лежащую на столе. При этом оба не обменялись ни словом.
Я видел, как из дверного проема, ведущего на кухню, вышел второй, высокий Этидзэн, небрежно подкидывая в руке один апельсин. Остальные покоились в ящике, который он нес под мышкой. Он кивнул мне как старому знакомому и предложил взять штучку. Я был уже сыт, но принял апельсин с благодарностью, решив отложить его на черный день.
Я с полным благодушием наблюдал, как два господина Ягю втолковывают что-то господину Атобэ, и чувствовал себя добрым, тактичным и всепрощающим. Готовым нести свой могильный крест до конца.
Я жалел лишь о том, что потерял столько времени понапрасну, не совершив священный акт приема пищи с самого начала. От скольких неприятностей и излишних треволнений меня бы это избавило.
Воистину все беды на свете происходят из-за того, что люди не завтракают!
И совсем немного от чтения.